Ты - не раб!
Закрытый образовательный курс для детей элиты: "Истинное обустройство мира".
http://noslave.org

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Филипп де Лоррен
фр. Philippe de Lorraine
Прижизненный портрет шевалье де Лоррена Прижизненный портрет шевалье де Лоррена
Имя при рождении:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Род деятельности:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата рождения:
Страна:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата смерти:	Ошибка Lua в Модуль:Infocards на строке 164: attempt to perform arithmetic on local "unixDateOfDeath" (a nil value).
Место смерти:
Отец:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Мать:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруг:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруга:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дети:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Награды и премии:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Автограф:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Сайт:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Разное:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
[[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |Произведения]] в Викитеке

Филипп де Лоррен-Арманьяк (фр. Philippe de Lorraine ; - 8 декабря ) - фаворит-любовник (миньон) герцога Филиппа Орлеанского , брата короля Людовика XIV , на протяжении всей жизни имевший на него огромное влияние .

Придворные считали, что шевалье использовал влюблённость герцога в целях личного обогащения . С его именем было связано немало тёмных историй, как, например, рассказ о гибели молодого купца, не желавшего отдаться шевалье и его приятелям. Титулярный аббат четырёх монастырей, он не следовал правилам целибата и имел внебрачных детей. Сен-Симон считает даже , что шевалье состоял в тайном браке со своей кузиной, принцессой Лилльбонн.

Несмотря на все провинности своего тёзки, постаревший герцог по-прежнему нуждался в его услугах, так как именно шевалье поставлял в его спальню молодых дворян. Молва гласит, что Филипп де Лоррен умер через год после смерти своего покровителя, когда рассказывал придворным дамам неприличные истории о том, как он провёл предыдущую ночь. К этому времени он был уже выселен из Пале-Рояля и потерял возможность получать субсидии из казны. Этот человек в начале битвы при Сент - Готтарде 1 августа 1664г. в поединке одержал победу над турецким кавалерийским офицером и поднял боевой дух коалиционных войск. Это факт. Это надо включить в статью. Это не придворные сплетни.

Напишите отзыв о статье "Шевалье де Лоррен"

Примечания

Отрывок, характеризующий Шевалье де Лоррен

– А разве она не может тебе помочь, чтобы пойти туда? – удивилась Стелла.
– Думаю – нет... – опечалилась Анна. – Она была намного сильнее всех нас на Земле, да и её «испытание» намного страшнее моего было, потому, наверное, и заслужила большее. Ну и талантливее она намного была, конечно же...
– Но для чего же было нужно такое страшное испытание? – осторожно спросила я. – Почему ваша Судьба была такой Злой? Вы ведь не были плохими, вы помогали другим, кто не имел такого Дара. Зачем же было творить с вами такое?!
– Для того, чтобы наша душа окрепла, я думаю... Чтобы выдержать много могли и не ломались. Хотя сломавшихся тоже много было... Они проклинали свой Дар. И перед тем, как умирали – отрекались от него...
– Как же такое можно?! Разве можно от себя отречься?! – тут же возмущённо подпрыгнула Стелла.
– Ещё как можно, милая... Ох, ещё как можно! – тихо произнёс, до этого лишь наблюдавший за нами, но не вмешивавшийся в разговор, удивительный старец.
– Вот и дедушка вам подтвердил, – улыбнулась девушка. – Не все мы готовы к такому испытанию... Да не все и могут переносить такую боль. Но дело даже не столько в боли, сколько в силе нашего человеческого духа... Ведь после боли оставался ещё страх от пережитого, который, даже после смерти, цепко сидел в нашей памяти и как червь, грыз оставшиеся крохи нашего мужества. Именно этот страх, в большинстве своём, и ломал, прошедших весь этот ужас, людей. Стоило после, уже в этом (посмертном) мире, их только лишь чуточку припугнуть, как они тут же сдавались, становясь послушными «куклами» в чужих руках. А уж руки эти, естественно, были далеко не «белыми»... Вот и появлялись после на Земле «чёрные» маги, «чёрные» колдуны и разные им подобные, когда их сущности снова возвращались туда. Маги «на верёвочках», как мы называли их... Так что, не даром наверное мы такое испытание проходили. Дедушка вот тоже всё это прошёл... Но он очень сильный. Намного сильнее меня. Он сумел «уйти», не дожидаясь конца. Как и мама сумела. Только вот я не смогла...
– Как – уйти?!. Умереть до того, как его сожгли?!. А разве возможно такое? – в шоке спросила я.
Девушка кивнула.
– Но не каждый это может, конечно же. Нужно очень большое мужество, чтобы осмелиться прервать свою жизнь... Мне вот не хватило... Но дедушке этого не занимать! – гордо улыбнулась Анна.
Я видела, как сильно она любила своего доброго, мудрого деда... И на какое-то коротенькое мгновение в моей душе стало очень пусто и печально. Как будто снова в неё вернулась глубокая, неизлечимая тоска...
– У меня тоже был очень необычный дедушка... – вдруг очень тихо прошептала я.
Но горечь тут же знакомо сдавила горло, и продолжить я уже не смогла.
– Ты очень его любила? – участливо спросила девушка.
Я только кивнула в ответ, внутри возмущаясь на себя за такую «непростительную» слабость...
– Кем был твой дед, девочка? – ласково спросил старец. – Я не вижу его.
– Я не знаю, кем он был... И никогда не знала. Но, думаю, что не видите вы его потому, что после смерти он перешёл жить в меня... И, наверное, как раз потому я и могу делать то, что делаю... Хотя могу, конечно же, ещё очень мало...
– Нет, девонька, он всего лишь помог тебе «открыться». А делаешь всё ты и твоя сущность. У тебя большой Дар, милая.
– Чего же стоит этот Дар, если я не знаю о нём почти ничего?!. – горько воскликнула я. – Если не смогла даже спасти сегодня своих друзей?!.
Я расстроенно плюхнулась на пушистое сидение, даже не замечая его «искристой» красоты, вся сама на себя разобиженная за свою беспомощность, и вдруг почувствовала, как по предательски заблестели глаза... А вот уж плакать в присутствии этих удивительных, мужественных людей мне ни за что не хотелось!.. Поэтому, чтобы хоть как-то сосредоточиться, я начала мысленно «перемалывать» крупинки неожиданно полученной информации, чтобы, опять же, спрятать их бережно в своей памяти, не потеряв при этом ни одного важного слова, не упустив какую-нибудь умную мысль...

Роман Жана Лоррена «Господин Фокас», такой, с внешней стороны, изысканный, яркий и экзотический роман представляет собою, на самом деле, правдивое изображение души слишком современной души, слишком отравленной сладостными и чересчур пряными ядами нашей городской цивилизации. Цивилизация городская, или даже, точнее сказать, парижская (как в древности могла быть цивилизация александрийская, или вавилонская, или, в веках незапамятных, цивилизация погибшей Атлантиды) только, по-видимому, облегчает жизнь, уменьшает опасности и страхи одинокого бытия среди равнодушной природы, и увеличивает способы наслаждения жизнью. Увы! все эти блага нашей цивилизации - только внешние, кажущиеся блага; шуцман и констебль бессильны отличить робкое добро от прекрасного зла, апаши многочисленнее гуннов и ближе, - и самое-то страшное то, что душа наша подавлена «излишним многообразием утех», нервы наши слишком ослаблены веселыми бдениями, сладкими отравами и бешеной погоней за быстронесущейся колесницей жизни. Неисчислимые блага рассыпает она, щедрая подательница, на тех, кто, хрипя и задыхаясь, мчится вровень с ее сверкающим и гремящим бегом, мчится, толкая слабых и попирая падших. Но горе тому, кто отстал, кто устал, кто больше не может!

Слабая душа человека за последние полтора столетия замкнула слишком широкий круг открытий, изобретений, новых идей, старых возрождений, мелькающих мод, политических и социальных катастроф, творческих мечтаний и практических устроений, и устала, устала смертельно, и, тоскуя, томится. Она теряет свои богатые приобретения, суживает круг своих переживаний, и только к блестящим воплощениям мечты влечется. Скучающая толпа шумит и притворно ликует в горящих сотнями огней кабачках, где перед нею в легкой, но утомительной смене проносятся коротенькие развлечения, развратные и сентиментальные. Толпе нужна эта помесь разврата и сентиментальности, потому что угнетенная городской цивилизацией душа не может быть добродетельной, и потому что никогда еще мир не был так влюблен в добродетель, как в наши дни.

Но не до конца падение наше. Еще есть в городской душе стремление к простому, ясному, первоначальному разнообразию радующейся о себе и творящей себя жизни. Много дающая, дающая в избытке, но все подводящая под один уровень, - противна становится эта жизнь города, где все носят однообразные маски, и хочет горожанин окунуться в простую жизнь, где каждый смеет быть сам собою и явить свое настоящее, - доброе ли, злое ли, - лицо. Возникает вновь жажда видеть новые земли и новые небеса, вверить свою жизнь волнам новых вод, окунуть свою душу в светлое разнообразие больших пространств и пестрых человеческих смешений. Уйти далеко, далеко от Москвы, от Парижа, от друзей и недругов, и даже, кто знает? может быть, от себя самого. Может быть, там, где-нибудь в золотом городе Бенаресе или на островах Таити, проснется в нашей душе новый человек, невинно и светло радующийся и жадный к жизни. Правдивое изображение этой жажды, томящей порою душу среднего, немудрого горожанина, верный рассказ об этом стремлении его в некий золотой град, - вот это и придает роману Жана Лоррена «необщее выражение».

Федор Сологуб

Дорогой Поль Адан,

позвольте посвятить Вам, как автору Силы и Мистерии глупцов и в то же время верному другу и исключительному художнику, изображение этих горестей и печалей - в знак моего неизменного восхищения и большой симпатии к Вашей личности и писательской честности.

Наследие

ГОСПОДИН ДЕ ФОКАС. - Я вертел визитную карточку в руках; фамилия была мне совершенно неизвестна.

За отсутствием лакея, отбывавшего в Версале свои солдатские двадцать восемь дней, кухарка провела гостя в мой рабочий кабинет.

Ворча, покинул я кресло, где так сладко дремалось на полуденном солнышке и, решив как можно скорее спровадить докучного гостя, вошел в кабинет.

Господин де Фокас! Отдернув тихонько портьеру, я остановился на пороге.

Передо мною стоял высокий, гибкий, молодой человек лет двадцати восьми, с бескровным, чрезвычайно старообразным лицом, короткими волнистыми темными волосами, затянутый в костюм оливкового сукна, с высоким галстуком из бледно-зеленого фуляра, словно осыпанного золотыми блестками.

Где-то я уже видел этот тонкий, резкий профиль, этот гибкий, хрупкий силуэт, эту изящную волнистость очертаний…

Впрочем, господин де Фокас, казалось, не удостаивал приметить моего появления? - Стоя у моего письменного стола, изогнувшись в грациозной позе, он своей тоненькой тросточкой с изумительным набалдашником зеленой слоновой кости перелистывал рукопись, лежащую среди книг и бумаг и небрежно, свысока, скользил по ней взглядом.

Все это имело наглый, претенциозный, почти невыносимый вид.

Эта рукопись, - страницы стихов или прозы, заметки и буквы, моя работа, мои труды, перелистываемые кончиком тросточки, в тиши моего кабинета, этим равнодушным и любопытствующим посетителем! Я был возмущен и вместе с тем восхищен - возмущен поступком, но поражен смелостью, потому что люблю и уважаю смелость во всех ее проявлениях; но вдруг внимание мое было отвлечено зеленоватым фейерверком, которым внезапно загорелся в складках его галстука огромный изумруд, весьма странного вида, с изумительной тончайшей головкой, точно сделанной из бледного воска и похожей на те странные изображения, которые находятся в галерее Лувра, посвященной Валуа.

Господин де Фокас, казалось, даже не подозревал моего присутствия; надменный и стройный, продолжал он разгребать мои бумаги, причем рукав его визитки немного загнулся, и я увидал тонкий браслет - цепь бериллов и опалов, обхватывающую его правую руку.

Этот браслет! Теперь я вспомнил.

Я уже видел эту хрупкую, белую, породистую руку, этот тонкий обруч из металла и драгоценностей. Да, я их видел однажды среди драгоценностей изумительного ювелира и гравера Барукини, этого необычайного мастера, покорителя металлов, словно вышедшего из Флоренции, мастерская которого, известная только знатокам, скрывалась в глубине старинного любопытного двора улицы Висконти, пожалуй, самой узкой из всех улиц старого Парижа, - той самой улицы, где была типография Бальзака.

Эта восхитительно-бледная, почти прозрачная рука, - рука принцессы или куртизанки, освобожденная от перчатки, - рука герцога де Френеза (таким я вспомнил его настоящее имя), рука герцога Френеза прикасалась с бесконечной негой к целой груде драгоценных камней, - ляпис-лазури, сардониксов, ониксов и сердоликов, усеянных топазами, аметистами и желто-красными рубинами; и по временам эта рука, похожая на восковую птичку, отмечала одним движением пальца избранную драгоценность… Избранную драгоценность, и в моих воспоминаниях возникал звук голоса, - тон, которым герцог, прощаясь с Барукини, сказал ему коротко: «Эта вещь мне нужна через десять дней. Вам нужно сделать на ней только инкрустации. Я рассчитываю на вас, Барукини, как и вы можете рассчитывать на меня».

Речь шла о павлине из эмалированного металла, который он заказал мастеру и для распущенного хвоста которого выбрал целую массу камней; еще одна оригинальность, прибавленная к списку всех его прочих, ибо фантазиям герцога де Френеза уже перестали вести счет, - о них ходили целые легенды…

Да и сам герой этих сказаний имел за собой легенду… Вначале он создавал ее бессознательно, а затем сам полюбил ее и стал поддерживать… Каких нелепостей не рассказывали шепотом об этом юноше-архимиллионере, знатного происхождения, со знатной родней, не посещавшем света, жившем без друзей, не афишировавшем любовниц и покидавшем ежегодно Париж в конце ноября для своих путешествий на Восток.

(1643 )

Филипп де Лоррен-Арманьяк (фр. Philippe de Lorraine ; - 8 декабря ) - фаворит-любовник (миньон) герцога Филиппа Орлеанского , брата короля Людовика XIV , на протяжении всей жизни имевший на него огромное влияние .

Придворные считали, что шевалье использовал влюблённость герцога в целях личного обогащения . С его именем было связано немало тёмных историй, как, например, рассказ о гибели молодого купца, не желавшего отдаться шевалье и его приятелям. Титулярный аббат четырёх монастырей, он не следовал правилам целибата и имел внебрачных детей. Сен-Симон , что шевалье состоял в тайном браке со своей кузиной, принцессой Лилльбонн.

Несмотря на все провинности своего тёзки, постаревший герцог по-прежнему нуждался в его услугах, так как именно шевалье поставлял в его спальню молодых дворян. Молва гласит, что Филипп де Лоррен умер через год после смерти своего покровителя, когда рассказывал придворным дамам неприличные истории о том, как он провёл предыдущую ночь. К этому времени он был уже выселен из Пале-Рояля и потерял возможность получать субсидии из казны. Этот человек в начале битвы при Сент - Готтарде 1 августа 1664г. в поединке одержал победу над турецким кавалерийским офицером и поднял боевой дух коалиционных войск. Это факт. Это надо включить в статью. Это не придворные сплетни.

Напишите отзыв о статье "Шевалье де Лоррен"

Примечания

Отрывок, характеризующий Шевалье де Лоррен

Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.

Ищу матчасть)))

ПИСЬМА ЛОРРЕНА

«Если бы можно было узнать на том свете, что делается на этом, покойный Месьё был бы очень доволен мною, ибо я разыскала в его шкатулках все письма, что писали ему его миньоны, и сожгла их, не читая, чтобы они не попали в чужие руки». (30 июня 1701)

Елизавета-Шарлотта Пфальцская, вторая Мадам

« Si l’on pouvait savoir dans l’autre monde ce qui se passe dans celui-ci, feu Monsieur serait fort content de moi, car j’ai cherché dans ses bahuts toutes les lettres que ses mignons lui ont écrites et je les ai brûlées sans les lire, afin qu’elles ne tombent pas en d’autres mains. » (30 juin 1701)

Про шевалье так мало, на самом деле, информации, и с портретами его плохо, а писем – так и вовсе нигде нет. По крайней мере, в Рунете. Я долго искала – и чисто-пусто. А мне ужасно хотелось найти хоть что-то! Ну, должен быть где-то кусочек подписи? Не мог человек вообще следов на бумаге не оставить. Во Франции, в Италии, в аббатствах своих, в конце концов! Он должен был подписывать документы, письмами обмениваться с друзьями, знакомыми – не одному же Филиппу он писал.

I. Аббатства
Для начала я попыталась прорыть сайты аббатств. Сразу скажу – безрезультатно, но кое-что я всё-таки нашла.))) В 1670 г. Лоррен никаких аббатств от своего принца получить не сумел и попал сначала в тюрьму, а потом в ссылку, но позже, вернувшись во Францию, он всё-таки (с 1680 года) стал аббатом, а до этого – вместо него – бенефиции с них получал его брат.

Филипп де Лоррен был номинальным аббатом (abbé commendataire) четырёх аббатств, то есть получал с них доходы (une commende), но он не был рукоположенным священником и, следовательно, не принимал участия ни в службах, ни в деятельности монахов, не занимался управлением и дисциплиной в «своих» аббатствах. Он просто «доил» их финансово.

Аббатство в Тироне пережило несколько военных набегов, с 1630 года в нём открыли церковный коллеж. Французская Вики пишет, что после отставки герцога Бурбонского из-за его брака в 1669 г, следующие руководители Тирона – польский король и Филипп де Лоррен д’Аркур не занимались ни аббатством, ни коллежем.
Après la retraite du duc de Bourbon, qui démissionna à 69 ans pour se marier, Jean-Casimir Vasa, roi de Pologne (1670-1672), et Philippe de Lorraine d’Harcourt (1672-1702) ne s’occupèrent guère de l’abbaye ni du collège.
В 1786 г. страшнейший пожар, в котором сгорели и архивы, положил конец существованию Тирона.

Последнее – аббатство Св. Иоанна – одно из самых величественных и красивых. Вот его фасад.

Кликабельно

С 1566 г. аббатами Св. Иоанна были только знатные вельможи, утверждаемые королём на должность abbé commendataire, так как доход с такого аббатства был очень значителен. Во время Революции (1792 г.) статуи в аббатстве обезглавили, архивы уничтожили, а в самом здании устроили булочную-пекарню. Столовый зал аббатства можно посмотреть .

Понятно, что при таких вводных с документами за подписью шевалье де Лоррена плоховато; и найти мне ничего не удалось.

II. Военная служба шевалье де Лоррена
Тут всё ещё более грустно, информации в Рунете микроскопически мало: Вики да кем-то переведённые несколько цитат из Эрланже про Месьё, притом оригинал книги на франц. в электронном виде не доступен. Чтобы найти хоть что-то, надо читать все подряд мемуары и письма, оставшиеся от современников, и вытягивать оттуда упоминания о Лоррене. А это, разумеется, требует времени. Надеюсь, что постепенно я как-нибудь соберу эти цитаты про Лоррена, но пока я просто попыталась отыскать что-то во французском сегменте сети. Нашлось вот что.

В этой книге, которая излагает хронологическую историю родов королевского дома Франции, пэров, высших офицеров короны, а также старинных баронских родов королевства, есть статья о Филиппе де Лоррене.

Перевод:
«Филипп де Лоррен, мальтийский рыцарь, аббат (перечислены его аббатства), называемый рыцарем Лотарингским (шевалье де Лоррен), родился в 1643 г. Он был крещён в часовне Кардинальского дворца королевой-матерью и кардиналом Мазарини 6 июня 1644 г. [После смерти Ришелье дворец стал Пале-Роялем, то есть «Королевским дворцом», этот дворец, как и Сен-Клу, принадлежал Месьё – моё. ] Он начал служить при осаде Трино (Trin) в Италии в 1658 г. [Трино – город на севере По, был осаждён 21 июля 1658 г. во время франко-испанской войны. ] Он отправился в Венгрию с войсками, посланными французским королём на помощь императору, где отличился в сражении при Раабе (венгерский город Дьёр ) против турок 1 августа 1664 г. (война против Османской империи ). Два года спустя он сражается в военно-морском флоте Голландии в битве против англичан 5 августа 1666 г. В следующем году (1667) разгорелась война против Испании, и он доказывает свою храбрость при осадах Берга , Дуэ , Ауденарде и Лилля . Он удостоился любви (affection – привязанность, любовь ) Филиппа Французского, герцога Орлеанского; 30 января 1670 г. был арестован и препровождён в Пьер-Ансиз, в Прованс, а затем отправился в Италию. По возвращении он сопровождал короля при завоевании Голландии, где отличился при взятии Орфуа (Orfoy) и Зютфена (Zutphen) в 1672 г».

[В комментариях к стихам Буало – – я нашла, что несколько городов в Нидерландах были взяты армией под личным командованием Месьё: Дусбург (город в графстве Зютфен) – захвачен 22 июня 1672 г; и сам Зютфен, главный город графства, был тоже взят герцогом Орлеанским 26 июня 1672 г. Там же сказано, что Орфуа – город и укреплённый форт в графстве Клевском на левом берегу Рейна; король долго стоял под ним лагерем, потом он был осаждён армией короля 1 июня 1672 г. и взят в два дня.]

Шевалье де Лоррен «показал себя при осадах Маастрихта в 1673 г., Безансона и Доля (Dôle – столица Франш-Конте) в 1674. Он сражался в битве при Монкасселе (Montcassel), где был ранен, а затем – в битве при покорении Сент-Омера в 1677 г».

Про эту осаду Маастрихта Филипп вспоминает в своём письме к шевалье. Которое, наверно, уже все не раз видели.

"Я безумно тоскую по тебе, мой рыцарь. И, наверное, я никогда не смогу простить брату твоего изгнания... Я думаю, сам Александр Великий не тосковал так по прекрасному Гефестиону. Благодарю за его жизнеописание – чудесная книга – ты всегда знаешь, что может меня утешить. И все же в книге сей более всего меня тронули отношения Великого Александра и его друга. И как же они похожи на мои чувства к тебе, и как же ты, дорогой мой, схож с Гефестионом. Та же доблесть, тот же военный гений – подобно ему, ты прикрыл меня при Маастрихте и так же был ранен. И подобно ему, тебе нет равных в верховой езде, фехтовании и безрассудной смелости.
И подумай – что может быть лучше такой дружбы и выше такой любви, какая связывала Александра и Гефестиона и какая связывает нас. Живи мы в другое время, мы тоже вместе брали бы города, сейчас же я только могу умереть от тоски, как Александр, когда Гефестион строил города для его империи и они были в разлуке. Но я не допущу, что бы ты долго был на Мальте..."

(Из книги "История Мальтийского рыцарства в документах и письмах", Париж, 2002)
Насколько я понимаю, в этом письме речь идёт уже о второй опале шевалье.

Битва при Монкасселе (Монкассель буквально значит «гора Кассель») – это то самое знаменитое сражение 11 апр. 1677 г. между франц. войсками и голландацами Вильгельма Оранского, где Месьё одержал свою самую громкую победу. Кратко см. в нашей Вики. Между прочим, французы в начале 19 века издали воспоминания Людовика XIV, его письма, записки и т.д., словом, всё, что смогли собрать, в нескольких томах; они все доступны в гугл-книгах. Я их читала, правда, не целиком, уж больно там всего много. И 4-ый том издания 1806 г. посвящён военным событиям, в нём же есть несколько писем герцога Орлеанского, касающихся военной кампании.

А предисловие к этому тому написал французский военный историк, и он там рассказывает, что во время битвы при Касселе Филипп лично вёл в бой войска – впереди на белом коне.

«Шестьдесят эскадронов, оставшихся в Лилле и окрестностях, становятся вспомогательными войсками для армии Сент-Омера (выше говорится, что король отправил брата заниматься осадой Сент-Омера, а сам двинулся к другому городу). Герцог Орлеанский, предупреждённый о приближении принца Оранского, оставляет корпус продолжать осаду и направляется к Касселю с оставшимися силами вместе с подчинёнными ему командирами – маршалом д"Юмьером и маршалом Люксембургским. 11 апреля он атакует голландские войска возле Пене (река и аббатство) между Касселем и Сент-Омером, где сражается как солдат (comme un grenadier) , сам ведёт войска на приступ, под ним убивают лошадь, и он получает несколько ударов по кирасе. Одержав полную победу, он возвращается к осаде, которая заканчивается 19 апреля сдачей города, оставленного гарнизоном 22 числа».

В конце этой краткой справки про Лоррена сказано следующее:
«Так как у него не было обязанностей (comme il n’avoit pas fait profession ) в Мальтийском ордене, король сделал его кавалером своих орденов, и с того времени его стали называть принцем Лотарингским. Он сопровождал его величество при осаде Монса в 1691 г. и Намюра в 1692 г. Умер 8 декабря 1702 года».

Известно, что 31 декабря 1688 г. прошла церемония посвящения Филиппа де Лоррена вместе с большой группой других дворян в кавалеры ордена Святого Духа. По этому поводу позже был издан сборник гравюр с портретами всех кавалеров ордена, его можно полистать и скачать в BNF; в этой книге, насколько я понимаю, гравюра с изображением Лоррена сделана с его прижизненного портрета – того единственного, что есть в Вики.

Кроме того, все кавалеры ордена Св. Духа (кроме духовных лиц) должны были быть одновременно кавалерами ордена Св. Михаила. Если же они таковыми не были ранее, то накануне принятия в орден Св. Духа они принимались в орден Св. Михаила. Таким образом, они получали почётный титул «кавалеры королевских орденов» (Chevaliers des Ordres du Roi ).

И на этом сайте приведена краткая история «Лотарингского пехотного полка» , получившего это название в 1635 г. на пике Тридцатилетней войны. До этой даты полк несколько раз менял имя:

Lorraine-Vaudemont infanterie 1616-1624
Lorraine-Joinville infanterie (1624-1629)
Lorraine-Pfalzburg infanterie (1629-1631)
Lorraine-Chamblay 1632-1635
Lorraine infanterie (1635-1669)

Храбро проявив себя в кампаниях 1633-34 гг., в 1635 г. полк меняет имя на «Лотарингский» и получает право на белое королевское знамя – знак официальной принадлежности к королевским полкам. Патент на офицерское звание в те времена покупался и продавался, но само звание утверждалось вышестоящим командиром. В период с 1664 по 1667 гг. патент на звание полковника этого полка был куплен на имя шевалье де Лоррена.

Отрывки, относящиеся к участию Лоррена в военных кампаниях, которые я нашла в воспоминаниях Коснака и в письмах Сен-Мориса, я тоже обязательно постараюсь перевести и чуть позже выложу.

Ну вот, человек много чего успел сделать и прилично повоевал в своей жизни! А никаких следов подлинных документов, написанных его рукой, я так нигде не обнаружила.
Хотя я думаю, что они всё-таки где-то лежат; просто в сети их не видно.

III. Частная жизнь
И однако собственноручное письмо шевалье де Лоррена есть в природе! Как до него добраться, чтобы на саму рукопись глянуть, я пока не знаю. Но оно лежит целёхонькое в архивах.

Тут файл в гугл-книгах (к сожалению, снимка самого письма там нет, только содержание):
прямая ссылка на pdf-файл

Эта книга – инвентарный перечень бумаг из архива герцогов de Grillon (архив был сохранён маркизом де Граммоном): Inventaire des archives des ducs de Grillon, conservées chez M. le marquis de Grammont, publié par Jean Gordey, achiviste paléographe, attaché à la Bibliothèque nationale. Paris, H. Champion, -1908. In-8°, ix-309 pages, avec un fac-similé.
И в этом перечне опубликовано письмо шевалье, оригинал которого лежит в упомянутом архиве.

Адресат Лоррена – Жозеф-Доминик-Никола де Бертон, маркиз де Грийон.

Этот маркиз – старший сын Луи III де Грийона; служил в Италии до Пиренейского мира, затем отправился добровольцем в Венгрию, после его можно найти при осаде Турне, Дуэ и Лилля, где он был полковником кавалерии, сражаясь под командованием Тюренна и маршала де Креки. В 1678 г. Грийон стал бригадиром кавалерии, служил в Русильоне, потом в Каталонии; сделался сначала инспектором кавалерии и драгун, затем – маршалом армии. Наконец, он командовал армией в Гиени вплоть своей смерти в 1699 г. Был женат на Анне-Изабель де Симиан; детей не имел.

Судя по биографии, шевалье вполне мог познакомится с маркизом де Грийоном во время своих военных кампаний и неплохо его знать.

Примечания к письму
Про автора письма в книге говорится, что его написал шевалье де Лоррен – второй сын Анри Лотарингского и Маргариты Камбу (Marguerite Cambout), вдовы герцога Пюилорана (duc de Puylaurens). Родился в 1643 г, умер в 1702; носил титул «шевалье» (то есть «рыцарь»), потому что был мальтийским рыцарем. Был сослан в Рим по приказу Людовика XIV по просьбе Мадам, Генриетты Английской. В Риме стал любовником жены коннетабля Колонна (то есть Марии Манчини, первой большой любви Людовика XIV, на которой король даже хотел жениться).

Перевод:
3 марта, Рим – Собственноручное письмо шевалье де Лоррена маркизу де Грийону.
«Прошу вас, будьте добрым другом г-ну де Неверу и мадам де Мазарини. Я бы очень хотел, чтобы она не была замешана в это дело. Рад, что г-н де Невер легко свыкся со своим браком. Зная его превосходный ум, скажу, что он свыкнется с чем угодно. Право же, говорят, что у него есть все основания быть довольным, и я рад этому».

Что я думаю по содержанию письма
Под «этим делом», скорее всего, имеется в виду бегство Марии Манчини от мужа, коннетабля Колонна; вместе с ней покинула дом её сестра Гортензия («мадам Мазарини»).

В письме речь идёт о герцоге Неверском – это Филипп-Юлий Манчини-Мазарини (племянник и наследник кардинала), герцог Неверский. (1639, Рим – 1707, Париж). Филипп Манчини в то время находился в Париже и беспокоился за судьбу сестёр; он организовал сопровождение Гортензии в Рим, когда она бежала из Франции; потом без конца писал в Рим по поводу Гортензии и Марии, наконец, и сам собрался приехать туда и разбираться со всеми делами на месте.
Именно Манчини якобы был первым любовником Филиппа Французского, брата Людовика XIV (историк Christian Bouyer говорит, что это утверждал венецианский посол во Франции Примо Висконти).
«Брак», упомянутый Лорреном: герцог Неверский только что женился на Диане де Тианж, племяннице маркизы де Монтеспан (то есть тогдашней любовницы короля Людовика XIV; Диана – дочь родной сестры прекрасной Атенаис). Кстати, франц. Вики сообщает, что, несмотря на купленное герцогство Неверское, французский парламент дважды не утвердил представление Филиппа Манчини на герцогский титул. Тем не менее в свете его называли этим именем.

Мадам Мазарини – сестра Филиппа Манчини и Марии, тоже племянница кардинала («мазаринетка»), Гортензия Манчини (Рим, 1646 – 1699, Челси, Лондон), считалась самой красивой из мазаринеток (вот здесь про всех племянниц кардинала – ). Она вышла замуж (дядюшка кардинал выдал) в 15 лет за Армана-Шарля де Ла-Порта, маркиза де Ла-Мейере, принявшего после этого титулы герцога Мазарини и Майеннского. Муж был не совсем нормален, жили они плохо, и она от него сбежала из Франции в Италию к сестре Марии Манчини, когда та уже была женой коннетабля Колонна, и поселилась в римском доме сестры.
Гортензия – та ещё была оторва (как и все мазаринетки), вот про неё и её брак кратко в Вики: Потом обе сестрички удрали из дома коннетабля, так как Мария тоже ушла от своего мужа. По поводу этой истории как раз и идёт интенсивная переписка, и много писем 1672 г. на эту тему лежит в архиве маркиза де Грийон.

В конце pdf-книги к инвентарному перечню архивных документов приложена таблица опубликованных факсимиле, их немного, но письма Лоррена, к сожалению, там нет. Впрочем, в электронной копии нет и вообще никаких снимков подлинных писем.

****
Заодно я нашла ещё «Мемуары» герцогини Мазарини (Гортензии Манчини). Они вроде бы точно не апокриф (в отличие от воспоминаний Лавальер и Монтеспан); Вики сообщает, что обе сестры, Мария и Гортензия, написали и издали свои воспоминания - .

Про историю двойного бегства мазаринеток от своих мужей (что как раз и составляет переписку с Грийоном того периода всех упомянутых персон, включая шевалье) Гортензия пишет следующее:
«Ce fut quelque temps après que ma sœur résolut de se retirer en France, pour divers sujets de plaintes qu’elle prétendoit avoir contre M. le Connétable. Il seroit inutile de vous dire les raisons dont je combattis sa résolution. Les déplaisirs qu’une pareille équipée m’avoit attirés, me donnèrent une éloquence tout extraordinaire: mais la même étoile qui m’avoit conduite en Italie, la poussoit en France. Comme elle étoit fort assurée de moi, elle n’hésita pas à me mettre de la partie, et parce que je ne me souciois de Rome qu’à cause d’elle, et que je croyois soulager les dangers qu’elle devoit courir, en les partageant, je n’hésitai pas à la suivre. Je lui représentai seulement que je serais obligée de la quitter, aussitôt que nous serions en France. Cette nécessité lui fit plus de peine qu’aucune autre chose, et rien ne me persuada plus la force de ses raisons, que de voir qu’elles la faisoient résoudre à nous séparer.
Le chevalier de Lorraine lui avoit assez d’obligation pour la servir dans cette rencontre. Elle s’étoit fait des affaires avec tout Rome pour lui et pour son frère. On ne pouvoit les souffrir partout ailleurs que chez elle, et elle s’étoit déclarée pour eux, dans des occasions assez délicates, contre le cardinal Chigi et le Connétable même. Cependant elle n’en reçut autre secours que de grandes promesses de la servir de leur crédit en France, ce qu’ils n’ont pas fait ; et pour ce qui étoit de son dessein, le Chevalier se contenta de lui dire: que si elle n’avoit qu’elle-même pour se conduire, il s’en mettrait en peine, mais que puisque Mme Mazarin en étoit, on pouvoit bien s’en reposer sur elle, puisqu’elle avoit plus d’esprit et de résolution, pour des entreprises encore plus dangereuses. Il ne croyoit pas alors devoir être rappelé en France sitôt qu’il le fut ; s’il eût fait son devoir, nous y aurions été devant que lui, et on n’auroit pas pu dire que nous le suivions ; mais ma sœur, qui n’avoit compté que sur lui, fut contrainte de différer son départ, quand elle s’en vit abandonnée.
Après qu’il fut allé en France, elle s’ouvrit à un autre homme d’une dignité éminente, et qu’elle croyoit son ami… mais il lui dit seulement: que le chevalier de Lorraine devait bien la secourir dans ce besoin.

Если в кратком пересказе, то:
Когда её сестра Мария, «по разным причинам» недовольная мужем коннетаблем, решилась вернуться во Францию, Гортензия тоже должна была куда-то уехать; она не могла оставаться в Риме, в доме мужа, после бегства жены (своей родной сестры). Она пишет, что пыталась отговаривать сестру, но потом поняла: «та же звезда, что привела меня в Италию, теперь гонит её во Францию». Дальше она поясняет, что, разумеется, во Франции остаться она не может и сёстрам придётся разлучиться. Потом переходит к Лоррену и пишет, что шевалье де Лоррен был достаточно обязан её сестре, чтобы оказать ей услугу в этом предприятии. Мария Манчини-Колонна ради шевалье и его брата вела дела «со всем Римом». Их (обоих братьев) и терпели-то то только в одном доме – у Марии; и она их поддерживала (elle s’étoit déclarée pour eux – высказывалась в их пользу) «в довольно деликатных обстоятельствах» против кардинала Chigi (Флавио Киджи) и самого коннетабля.

Гобелен – аудиенция папского легата кардинала Киджи у Людовика XIV
Кликабельно

Однако, как пишет Гортензия, оба брата отделывались от сестёр обещаниями, а Лоррен в итоге сказал, что если бы только она одна (Мария) так поступила, он бы обеспокоился, но раз уж тут замешана и мадам Мазарини (Гортензия), можно быть спокойным на её счёт, так как у неё (Гортензии) достанет ума и решительности и на более опасные предприятия. Он тогда, говорит Гортензия, должно быть, и не помышлял, что его вновь призовут во Францию так скоро, как это случилось. «Если бы он исполнил свой долг (то есть помог бы Марии, которая покровительствовала в Риме обоим братьям), мы оказались бы во Франции раньше Лоррена, и никто не мог бы сказать, что мы последовали туда за шевалье. Но моей сестре, которая рассчитывала только на него, пришлось отложить свой отъёзд».

«Когда он (Лоррен) уже вернулся во Францию, моя сестра открылась другому высокороднейшему человеку (homme d’une dignité éminente – можно перевести и как «человеку выдающегося достоинства, но, думаю, всё же речь идёт о знатности), которого считала своим другом… но он только сказал ей, что «шевалье де Лоррен действительно должен был помочь ей в её нужде».

Ничто больше не нарушало спокойствия в пути.

Под каким-то предлогом, не вызвавшим никаких толков, де Вард уехал вперед. Он увез с собой Маникана, ровный и мечтательный характер которого уравновешивал его раздражительность.

Бэкингэм и Бражелон приняли де Гиша в свой дружеский союз; теперь они втроем неустанно восхваляли принцессу. Бражелон добился того, что этот квартет похвал теперь состоял из трио, а не из сольных выступлений, к которым прежде имело опасное пристрастие де Гиш и его соперник.

Такая гармония очень нравилась королеве-матери. Но она, быть может, приходилась менее по вкусу молодой принцессе, кокетливой как демон; не боясь за себя, она любила опасные движения. Принцесса обладала безрассудным и дерзким сердцем, ей нравилось скользить по краю опасности, ее влекло острое лезвие, словно она жаждала ран.

По пути в Париж принцессу провожало тысячи поклонников, за нею следовали с полдюжины безумцев и два совершенно сумасшедших. Только Рауль, видевший всю прелесть этой девушки, но хранивший в сердце другую любовь, рядом с которой не оставалось места для новой, вернулся в столицу холодный и настороженный.

Дорогой он иногда беседовал с королевой об упоительном очаровании, исходившем от принцессы, и королева-мать, которую многому научили перенесенные несчастья и пережитые разочарования, ответила ему:

– Генриетта стала бы знаменитой, даже если бы она родилась не в королевской семье, а в полной безвестности: она женщина с яркой фантазией, своенравным характером и твердой волей.

Де Вард и Маникан, двое разведчиков и курьеры, объявили о приближении принцессы.

В Нантере поезд принцессы был встречен блестящим эскортом из всадников и экипажей. Это принц, вместе с де Лорреном и другими своими любимцами, в сопровождении части королевской гвардий, выехал навстречу невесте.

В Сен-Жермене принцесса и королева перешли из дорожного экипажа, тяжеловатого и довольно поистрепавшегося от путешествия, в изящную, роскошную карету, запряженную шестеркой лошадей в белой золоченой сбруе. В этом экипаже прекрасная молодая принцесса сидела, под балдахином из вышитого шелка, с каймой из перьев, словно на троне; на ее сияющее лицо падали розовые блики, нежно играя на ее матовой, как перламутр, коже.

Подъехав к экипажу, герцог Филипп был поражен красотой Генриетты и так явно выразил свое восхищение, что де Лоррен, стоявший среди других придворных, пожал плечами, а граф де Гиш и Бекингэм почувствовали сердечную боль.

После обмена любезностями и выполнения всех правил церемониала процессия медленно двинулась к Парижу.

Членов свиты наскоро представили принцу. На Бекингэма указали только в числе других знатных англичан.

Принц обратил на них мало внимания. Но, видя по дороге, что Бекингэм упорно держится подле дверцы кареты, он спросил у неразлучного с ним де Лоррена:

– Кто этот всадник?

– Вашему высочеству только что представили его, – ответил де Лоррен.

– Это герцог Бекингэм.

– Ах да, правда.

– Кавалер принцессы, – прибавил фаворит особенным тоном, каким только завистники умеют произносить самые простые фразы.

– Что такое? – спросил принц, не останавливая коня.

– Я сказал: кавалер.

– Разве у принцессы есть назначенный для ее сопровождения кавалер?

– Гм! Мне кажется, вы это так же хорошо видите, как и я; посмотрите только, как они мило и весело болтают вдвоем.

– Втроем.

– Как втроем?

– Конечно, ты же видишь, что де Гиш участвует в их беседе.

– Да, вижу… Конечно. Но что это доказывает? Только то, что у принцессы не один кавалер, а два.

– Ты все отравляешь, ехидна.

– Вовсе нет. Ах, ваше высочество, какой у вас строптивый характер!

Представители Франции приветствуют вашу будущую супругу, а вы недовольны.

Герцог Орлеанский боялся язвительных замечаний де Лоррена, когда насмешливость фаворита особенно разыгрывалась.

Он оборвал этот разговор.

– Принцесса недурна собой, – небрежно заметил он, точно речь шла о посторонней ему женщине.

– Да, – тем же тоном ответил де Лоррен.

– Ты произнес это «да» совсем как «нет». А я нахожу, что у нее очень красивые черные глаза.

– Маленькие.

– Верно, не особенно большие. У нее красивая фигура.

– Ну, фигура не блестящая, ваше высочество.

– Пожалуй. Зато у нее благородная осанка.

– Да, но слишком худое лицо.

– Кажется, восхитительные зубы.

– Их легко видеть. Слава богу, рот достаточно велик. Положительно, ваше высочество, я ошибался: вы красивее вашей жены.

– А как ты считаешь, я красивее этого Бекингэма?

– О да, и он это чувствует. Посмотрите, он старается с удвоенным жаром ухаживать за принцессой, чтобы вы не затмили его.

У принца вырвалось нетерпеливое движение; однако, увидев торжествующую улыбку на губах де Лоррена, он сдержал лошадь и пустил ее шагом.

– Впрочем, – сказал он – что мне смотреть на кузину! Я же давно знаю ее. Ведь мы вместе воспитывались. Я достаточно видел ее ребенком в Лувре.

– Извините, ваше высочество, она весьма изменилась, – заметил де Лоррен. – В те времена, о которых вы говорите, она была не такой блестящей и, главное, далеко не такой гордой. Помните тот вечер, ваше высочество, когда король не пожелал танцевать с ней, найдя, что она некрасива и плохо одета?

Герцог Орлеанский нахмурил брови. Действительно, нелестно для него было жениться на принцессе, которою король пренебрегал в молодости.

Может быть, он ответил бы своему фавориту, по в это мгновение, оставив карету, к принцу подъехал де Гиш.

Он издали следил за принцем и де Лорреном и напрягал слух, стараясь уловить фразы, которыми они обменивались.

Из коварства или по неосторожности де Лоррен не счел нужным притворяться.

– Граф, – начал он, – у вас хороший вкус.

– Благодарю за комплимент, – ответил де Гиш. – Но чем я заслужил его?

– Гм! Спросите его высочество.

– Конечно, – подтвердил герцог Орлеанский, – Гиш отлично знает, каким совершенным кавалером я его считаю.

– Раз мы на этот счет согласны, граф, я продолжаю – сказал де Лоррен.

– Не правда ли, вы уже неделю находитесь подле принцессы?

– Пожалуй, – ответил де Гиш, невольно краснея.

– Так скажите же нам откровенно: как вы находите ее?

– Ее? – с изумлением спросил де Гиш.

– Да, ее внешность, ее ум?

Ошеломленный таким вопросом, де Гиш не сразу нашелся, что ответить.

– Ну, ну, де Гиш, – громко смеялся де Лоррен, – скажи, что ты думаешь, будь откровенен; его высочество приказывает.

– Да, да, приказываю, – сказал принц.

Де Гиш пробормотал несколько невнятных слов.

– Я знаю, что это щекотливый вопрос, – продолжал герцог Орлеанский. Но ведь мне можно говорить все. Как ты ее находишь?

Желая скрыть свои чувства, де Гиш прибегнул к единственному средству защиты, которое остается у человека, застигнутого врасплох; он солгал.

– Я не нахожу принцессу ни красавицей, ни уродом. Скорее она недурна собой.

– Боже мой, граф! – вскричал де Лоррен, – И это говорите вы, так восхищавшийся ее портретом?

Де Гиш покраснел до ушей. На счастье, его горячая лошадь бросилась в сторону, и это помогло ему скрыть выступившую краску.

– Портретом? – спросил он, возвращаясь на прежнее место. – Каким портретом?

Де Лоррен не сводил с него глаз.

– Да, портретом. Разве миниатюра не похожа?

– Не знаю. Я забыл портрет: он исчез у меня из памяти.

– А между тем он произвел на вас сильное впечатление, – заметил де Лоррен.

– Возможно.

– Но она, по крайней мере, умна? – пожал плечами герцог Орлеанский.

– По-видимому, да, ваше высочество.

– А Бекингэм? – спросил де Лоррен.

– Не знаю.

– Должно быть, умен, – сказал де Лоррен, – раз он смешит принцессу, и она, кажемся, с большим удовольствием разговаривает с ним. А неглупый и остроумной женщине неприятно находиться в обществе глупца.

– Значит, он умен, – наивно сказал де Гиш, к которому на помощь явился Рауль, уравнивая его с опасным собеседником.

Де Бражелон обратился к де Лоррену и таким образом заставил его переменить тему разговора.

Въезд был торжественный и блестящий. Король, желая оказать брату почет, велел устроить великолепную встречу. Принцесса и ее мать остановились в Лувре, в том самом Лувре у где во времена изгнания они так страдали от забвения, бедности и лишений.

Дворец был негостеприимен раньше к несчастной дочери Генриха IV, его голые стены, провалившиеся полы, покрытые паутиной потолки, огромные полуразрушенные камины, эти холодные очаги, которые едва удавалось согреть на средства, из милости отпускаемые парламентом, – все теперь преобразилось. Великолепная обивка, пушистые ковры, блестящие плиты пала, картины в широких золотых рамах, повсюду канделябры, зеркала, роскошная мебель, телохранители с гордой осанкой и в шляпах с развевающимися перьями, огромная толпа слуг и придворных в передних и на лестницах – вот что встретило их теперь.

В огромных дворах, некогда печальных и немых, гарцевали всадники.

Из-под копыт их лошадей, ударявших о камень, сыпались тысячи искр. Молодые красивые дамы поджидали в каретах дитя той дочери Франции, которая в годы своего вдовства и изгнание порой не находила полена дров для очага, куска хлеба для стола и которую презирали даже дворцовые слуги.

Вдовствующая королева возвращалась в Лувр с болью в сердце, полная горьких воспоминаний, между тем как ее дочь, обладавшая более изменчивым и забывчивым характером, ехала туда радостная и торжествующая. Королева знала, что блестящая встреча относилась к счастливой матери короля, восстановленного на втором троне Европы, тогда как дурной прием был оказан ей, дочери Генриха IV, в наказание за то, что она была несчастна.

Проводив принцессу и королеву в их покои, где они пожелали немного отдохнуть, все вернулись к своим обычным занятиям.

Бражелон прежде всего отправился к отцу, но узнал, что Атос уехал в Блуа. Он хотел повидаться с д"Артаньяном. Но мушкетер, занятый набором новой королевской гвардии, был неуловим. Бражелон вернулся к де Гишу. Но у графа шли совещания с портными и с Маниканом, отнимавшие у него все время.

С герцогом Бекингэмом дело обстояло еще хуже.

Молодой англичанин покупал одну лошадь за другой, одни драгоценности за другими. Он завладел всеми парижскими вышивальщицами, ювелирами, портными. Между ним и де Гишем происходил поединок изящества, ради счастливого исхода которого герцог готов был истратить миллион, тогда как маршал Граммон выдал де Гишу только шестьдесят тысяч ливров.

Бекингэм, смеясь, тратил свой миллион. Де Гиш вздыхал и без советов де Варда рвал бы на себе волосы.

– Миллион! – каждый день повторял граф. – Я буду побежден. Почему маршал не хочет дать мне вперед мою долю наследства?

– Потому, что ты ее истратишь, – говорил ему Рауль.

– Не все ли ему равно? Раз мне суждено от этого умереть, я умру. Тогда мне уже ничего не будет нужно.

– Но зачем умирать? – спросил Рауль.

– Я не хочу, чтобы англичанин превзошел меня в изяществе.

– Дорогой граф, – сказал тогда Маникан, – изящество вещь не дорогая, а только трудно достижимая.

– Да, но все трудно достижимое стоит дорого, у меня же всего шестьдесят тысяч ливров.

– Право, – заметил де Вард, – какой ты странный! Трать столько же, сколько Бекингэм; тебе не хватает только девятисот сорока тысяч ливров.

– Но где же их достать?

– Делай долги.

– Они у меня уже есть.

– Тем более.

Этот совет оказал свое действие, и де Гиш пустился на сумасбродства, между тем как Бекингэм тратил лишь наличные.

Слухи о такой расточительности радовали всех парижских торговцев; и о домах Бекингэма и Граммона рассказывали всякие чудеса.

Тем временем принцесса отдыхала, а Бражелон писал письма де Лавальер.

Были отправлены уже четыре письма, но ни на одно он еще не получил ответа. В утро свадебной церемонии, которая должна была состояться в церкви Пале-Рояля, Рауль сидел, заканчивая свой туалет, когда его лакей доложил:

– Господин де Маликорн.

«Что нужно от меня этому Маликорну? – подумал Рауль.

– Пусть подождет, – сказал он.

– Господин де Маликорн приехал из Блуа, – прибавил лакей.

– А, пригласите его войти! – воскликнул Рауль.

Вошел сияющий, как звезда, Маликорн, с великолепной шпагой.

Он любезно поклонился виконту:

– Господин де Бражелон, я привез вам тысячу приветов от одной дамы.

Рауль покраснел.

– От дамы из Блуа? – спросил он.

– Да, виконт, от мадемуазель де Монтале.

– А, благодарю, господин Маликорн, теперь я вас узнал, – сказал Рауль. – Что же угодно мадемуазель де Монтале?

Маликорн вынул из кармана четыре письма и подал их Раулю.

– Мои письма! Возможно ли? – произнес Рауль, побледнев. – Мои письма, и нераспечатанные!

– Виконт, эти письма не застали в Блуа той особы, которой были адресованы. Вам их возвращают.

– Луиза де Лавальер уехала из Блуа? – вскричал Рауль.

– Да, неделю тому назад.

– Где же она сейчас?

– Вероятно, в Париже, сударь.

– Но как узнали, что эти письма от меня?

– Ора де Монтале узнала ваш почерк и вашу печать, – объяснил Маликорн.

Рауль смущенно улыбнулся.

– Со стороны мадемуазель де Монтале это очень любезно, – сказал он, она по-прежнему добра и очаровательна.

– Да, сударь.

– Жаль, что она не дала мне точных сведений о мадемуазель де Лавальер. Трудно ее отыскать в этом огромном Париже.

Маликорн вынул из кармана еще один конверт.

– Может быть – предположил он, – это письмо скажет вам то, что вы желаете узнать.

Рауль быстро сломал печать и увидел почерк Монтале. Вот что было написано на листке:

«Париж, Пале-Рояль. День брачного благословения».

– Что это значат? – спросил Рауль Мадикорна. – Вы знаете?

– Да, виконт.

– Ради бога, объясните мне…

– Не могу, виконт. Ора де Монтале запретила мне говорить.

Рауль посмотрел на этого странного человека и ничего не сказал.

– По крайней мере, – попросил он, – хоть намекните: ждет меня радость иди огорчение?

– Вы скоро узнаете.

– Вы строго храните тайны.

– Виконт, прошу вас о любезности.

– В обмен на ту, которой вы мне не оказываете?

– Вот именно.

– Говорите.

– Мне очень хочется видеть свадебную церемонию, а у меня нет входного билета, хотя я сделал все, чтобы его получить. Вы могли бы провести меня?

– Конечно.

– Пожалуйста, сделайте это, умоляю вас.

– Охотно, вы пройдете со мной.

– Виконт, я ваш покорный слуга.

– Но почему вы не обратились к своему другу Маникану?

– Сегодня утром, присутствуя при его туалете, я опрокинул баночку с лаком на его новый костюм, и он бросился на меня со шпагой так яростно, что я едва спасся. Вот почему я не стал просить у него билет. Он бы меня убил.

– Конечно, – сказал Рауль. – Я знаю, что Маникан способен убить человека, имевшего несчастье совершить подобное преступление; но я исправлю беду: сейчас застегну плащ и буду готов служить вам провожатым.